При использовании материалов с этого сайта, ссылка на автора обязательна.
Когда-то, лет примерно тысяч двести
Тому назад, один питекантроп
Сидел в пещере на любимом месте
И морщил свой питекантропий лоб.
Его томило что-то, но не голод:
Недавно только мамонта схарчил,
И в душу, словно тысячи иголок,
Вошла тоска. Питекантроп завыл.
Он выл, задрав башку, о чем-то грустном,
Стонал и взревывал, не разделяя слов,
И было в сердце человека-зверя пусто,
И ничего не знал он про любовь.
Вдруг в окоеме каменного грота
Мелькнул лохматый, но изящный силуэт,
И подняло питекантропа что-то,
И тигром прыгнул первый бард-поэт.
Она царапалась, визжала и кусалась,
Но лишь слегка вонзались нежные клыки…
И пустота ушла, и не осталось
В горячем сердце давешней тоски.
За этой интересною картинкой
Творец с небес с улыбкой наблюдал:
Как первый муж впервые «половинкой»
Членораздельно милую назвал.
Века идут, вся речь – членораздельна,
Остатки шерсти мужики скоблят,
И их подруги в комнатах панельных,
Соседей опасаясь, не визжат.
Но слово нежное осталось в лексиконе,
Оно живет везде, где есть любовь,
В трущобах и на пышном царском троне,
Где мир и даже там, где льется кровь.
И лишь уедет милая из дома,
Как – шасть тоска- кручина на порог,
И в теле первобытная истома,
И дух без половинки занемог.
Пуста душа, закрыты плотно двери,
И, перед тем, как отойти ко сну,
В своей цивилизованной пещере
Сидишь и воешь на торшер-луну.