При использовании материалов с этого сайта, ссылка на автора обязательна.
– Кто его знал, что так получится! Вон люди говорят, что даже аксакалы такого не помнят: снег в марте! – Фрунзик для пущей убедительности развел руками.
Сава навис над ним грозной глыбой:
– На то они и аксакалы, чтобы ни хрена не помнить, им по сто лет! А ты что думал, когда нам пел: “У нас сейчас теплынь, у нас уже бананы в цвету…”?
Игорь тоже не удержался, чтобы не подлить масла в огонь:
– А еще люди говорят, что у вас тут грипп гуляет со страшной силой. Половина Фрунзе лежит в соплях и с температурой под сорок. И мы, забубеневшие, первые кандидаты к ним присоединиться. Союз нерушимый республик сопливых!
Добил клиента следователь прокуратуры Киряков, который противным скрипучим голосом сообщил свою версию сложившейся ситуации:
– Ты небось специально нам голову заморочил, чтоб мы тут позаболели, а ты от нас смылся.
– Да ну что вы такое говорите, я же и сам так оделся, – вконец растерявшийся Фрунзик уже чуть не плакал.
Всем участникам этой доброй беседы было совершенно ясно, что сотрудники следственно-оперативной группы, прилетевшие из Магадана во Фрунзе в первый календарный весенний день, лопухнулись по высшей категории, забыв две северных мудрости:
— На Колыме замерзших видели много, а запаренных – ни одного;
— Что есть, можно снять, чего нет, не оденешь.
Двенадцать часов назад, положившись на рассказы своего подопечного о ранней киргизской весне и на прогнозы программы “Время”, они прямо из служебного УАЗика, по-пижонски, в легких курточках бодро заскочили в самолет, напутствовав остававшегося водителя:
– Вернемся – встречай под трапом, а то нам, киргизам загорелым, ваши колымские морозы ни к чему.
Но, устроившись в стремительно-обтекаемой тушке ТУшки и отрешившись от многочисленных мелочей и “загрузов”, забивавших головы вплоть до самого приезда в аэропорт, опера обрели возможность соображать.
Первым почуял неладное Сава:
– Эй, народ, а сколько времени мы можем без дозаправки лететь?
– Пять часов, максимум – шесть.
– Так это получается, у нас рейс не прямой, где-то посадка будет?
Словно специально дождавшись этого вопроса, любезный голосок стюардессы под насмешливый гул турбин немедленно ответил из динамиков:
– Наш рейс будет проходить по маршруту: Магадан – Иркутск – Новосибирск – Фрунзе.
– О, блин, сплошные юга и прогулки под кипарисами: в порт – на посадку, в порт – на посадку!
А когда уже слегка синеватые сыщики, только-только оттаявшие после Новосибирска, услышали, что температура воздуха в аэропорту города Фрунзе минус один градус, и увидели перед трапом кашу из снега с талой водой, их глаза стали отсвечивать багровыми сполохами северного сияния.
Собственно говоря, сыщик-то был всего один – Толик Савельев (он же Сава). Рослый, мосластый, резкий на руку выпускник магаданской школы бокса и магаданского же пединститута – странное сочетание, превратившее уличного задиру в классного опера с неподражаемо ироничными и слегка хулиганистыми манерами.
Сухощавый, вспыльчивый, но уважаемый операми за настоящий профессионализм Киряков, как уже было сказано, работал следователем прокуратуры.
А Игорь, с легко объяснимым прозвищем Пресса, – инспектором пресс-группы УВД. В эту компанию он попал как приложение к допотопной видеокамере, выданной ему работниками ЭКО под залог головы. Выдача состоялась после двухдневных причитаний и трехчасового инструктажа по нажатию единственной кнопки, приводившей аппарат в движение. Самое интересное, что за две недели до этого Игорь передал сотрудникам уголовного розыска для проведения негласных съемок по делу о серийных убийствах свою ненаглядную удобную и компактную “японочку — Панасоночку”. И теперь он время от времени с ненавистью косился на неуклюжую черную коробку с блоком питания, смахивающим на аккумулятор от КРАЗа и позабывшей все цвета камерой на гофрированном шнурочке. В эту же коробку, для экономии рук, Пресса запихал смену белья и все туалетно-путевые принадлежности.
Саве и Кирякову было проще. Их багаж состоял из легкой спортивной сумки и скромного черного дипломата соответственно. Пистолет Макарова, покоившийся у Толика под мышкой в оперативной кобуре, его тоже не перегружал, поскольку уже много лет являлся привычной составной частью оперского организма.
Но, несмотря на разные специальности и различную экипировку, эти трое были все же одной командой, по-блатному говоря, подельниками.
А вот маленький, пухлый, длинноносый, очень льстивый и вкрадчивый тезка всенародно любимого артиста был тем самым человеком, чьи уголовно наказуемые шалости заставили троих магаданцев покинуть накануне 8 Марта родной город и любимых женщин.
Вполне естественно, что именно этот неудачный и неудачливый сын армянской диаспоры киргизской столицы и стал крайним, покорно принимая обрушившийся на него шквал упреков.
Наконец, всласть порычав и отведя душу, славные сотрудники ОСГ направились к стоянке такси, похлюпывая носами и размахивая руками для восстановления “кровяного спиртообращения” (Толик Савельев, “Цитаты из незаписанного”).
Впереди ждала серьезная работа. А вся предыдущая сцена была лишь легкой треп-разминкой по случаю мелких неприятностей.
Мелкие неприятности – это даже хорошо. Нехорошо, когда все чересчур уж легко получается. Так не бывает. А если бывает – бойся. Очень бойся.
Но эти трое не боялись. Они весело скалили зубы навстречу Судьбе и очень верили в удачу. Добытую не на халяву (и тем опасную), а настоящую, надежную. Пахнущую потом, а не духами.
Пора, пора уже было ставить точку в истории, закрутившейся месяц назад.
* * *
Боря Корейцев, старший группы по борьбе с наркоманией, скромный, доброжелательный мужик с простецкой внешностью и в то же время – профессионал, оперативник до мозга костей, с очень толковой, изобретательной головой, задумчиво перетасовывал на столе десяток черно-белых фотографий. Любой, мало-мальски понимающий в фотоделе, глянув на эти снимки, сразу бы определил, что сделаны они издалека, с помощью мощного телеобъектива, и что фотограф гораздо больше заботился об их документальности, чем о художественных достоинствах.
Номер автомашины крупным планом.
Парень лет двадцати, рискующий свернуть шею: так старательно он разглядывает что-то позади себя, а в напряженно сжатом кулаке – бумажный кулечек из газеты.
Три пацана лет пятнадцати, увлеченно пересыпающие что-то из спичечного коробка на подставленные ладони…
В затылок начальнику сосредоточенно сопели Сава и старший опер Володя Быстров, румяный, крепкий, заядлый лыжник и охотник. Сбоку пристроился заместитель Корейцева – аккуратный, щеголевато одетый, с обманчивой внешностью пай-мальчика Андрей Лепенев, который, курируя оборот наркотиков в медучреждениях, был просто обречен на кличку “Лепила” .
А на стуле напротив, всячески изображая хладнокровие и безразличие, сидел Игорь-Пресса.
По ходу изучения фотографий сыщики перебрасывались короткими репликами:
– Этого козла узнаешь?
– Так это наш, ментенок, из охраны.
– Точно, мне про него человек на прошлой неделе говорил.
– Придется прокуратуру подключать.
– О, смотри – Слон!
– Ему-то что надо, он же на игле?
– А перекупит “дури”, толкнет пацанам, на “ханку” заработает.
Наконец Борис, бережно уложив снимки в папку с инвентарным номером и аккуратной надписью “Залетные”, поднял глаза и серьезно сказал:
– Спасибо. Молодцы. Я, если честно, даже не ожидал, что такие материалы смогу получить.
Игорь засиял, как новый пятак. А Сава, пройдясь гоголем по кабинету и вальяжно помахивая могучими дланями, заявил:
– О чем базар, начальник. Скоро мы начнем выпускать фотки прямо с покосов в Чуйской долине, а на обратной стороне будут проявляться явки с повинной.
Борис улыбнулся. Его подчиненные и так-то строевой дисциплиной никогда не блистали, а сегодня сам бог велел ребятам повыпендриваться. Три дня проторчали они на промозглом чердаке, насквозь продуваемом февральским ветром (десять метров в секунду на минус тридцать), кутая в одеяло фоторужье со специальной особочувствительной пленкой, выпрошенной у авиаторов.
Не сидели сложа руки и остальные опера. За неделю установлены адреса, связи и другие данные почти двадцати покупателей и мелких сбытчиков анаши. Должны дать результаты планируемые на завтра внезапные одновременные обыска: как минимум, микрочастицы наркотика по карманам. Плюс полученные фотографии…
Это вам не голый нахрап да кулак в зубы, – аргументы бездарей и идиотов.
Сотрудники группы по борьбе с наркоманией вообще отличались разумным и сдержанным стилем, не вносящим излишнее ожесточение в и без того конфликтную работу.
Нет, конечно, всякое бывало – опера не институтки, и их клиенты не юные пионеры. Но подчиненные Бориса, копируя манеры своего начальника, никогда не устраивали погромы в ходе обысков, не вышибали из задержанных голословные “чистосердечные признания”, не надеялись на “авось да небось”. Зато при всей сложности их специализации, сработанные ими дела практически никогда не рассыпались в суде. У Корейцева всегда был лучший агентурный аппарат: работавшие на него люди доверяли своему “боссу”. И, хорошо помозговав, он не раз приходил к нестандартным, новым решениям, порой опережая своих коллег из центра.
После развала СССР Борис одним из первых в стране сообразил, что доставка, к примеру, марихуаны из любой суверенной республики не только подпадает под статью УК, определяющую ответственность за незаконную перевозку наркотиков, но и является контрабандой.
Ах какой эффектный сюрприз получил один из сбытчиков, перебросивший посылками в Магадан из Казахстана почти пять килограммов анаши!
Три дня после задержания по “сотке” он то нес околесицу, то куражился над оперативниками, задавая глумливые вопросы:
– А как вы будете доказывать, что я собирался продавать травку? Неужели прокурор арестует бедного больного наркомана за то, что он заготовил немножко “дури” для себя лично?
И как скис наглец, когда Борис представил ему нового следователя, проинформировав, что дело передано в органы госбезопасности, так как речь идет о предъявлении обвинения в контрабанде.
Но эта история случится несколько лет спустя.
А пока сыщики со всей возможной тщательностью готовились к завершению очередной операции.
Будет о чем поговорить с любителями “травки”.
Тем более что разговор назрел.
В те годы героин, кокаин и синтетические наркотики еще не начали свое победное шествие по стране. И желающие укоротить себе жизнь пробавлялись в основном коноплей, маковой соломкой, да их производными. А потому, конец зимы обычно был межсезоньем для наркоманов.
Летом или осенью – другое дело.
Уже в июне-июле снующие на Кавказ и обратно скупщики золота начинают тащить в область всякую дрянь для обмена с подсевшими на иглу старателями. Затем с потоком отпускников возвращаются местные любители, набившие себе для личного пользования кило-другой “дури” в местах отдыха. А поздней осенью, переждав бум бдительности транспортной милиции и заготовив вызревший, кондиционный “товар”, самыми изощренными путями прорываются крупные оптовики. И откуда только не появляется эта сволочь: Краснодар и Ростов, Амурская область и Приморье, Украина и Молдавия… А уж Кавказ и Средняя Азия представлены лучше, чем в Верховном Совете СССР!
Изголодавшиеся на вторяках наркоши первое время пируют. Кто, провоняв весь подъезд ацетоном, варит химку , кто колдует над свежей ханкой. Многие великодушно делятся с друзьями. А спевшиеся группки устраивают многодневные оргии, доходя до полной потери самоконтроля и ощущения времени.
Но мало-помалу запасы отравы подходят к концу. Цены стремительно прыгают вверх. И все чаще “счастливчик”, раздобывший заветную дозу, норовит уединиться, заранее трясясь от одной мысли, что завтра надо искать снова…
Но в этом году картина изменилась. Причем резко, буквально в считанные дни. Было совершенно очевидно, что в городе появилась свежая партия марихуаны. И партия приличная. Это не заначка предприимчивого дельца, придержавшего “травку” до повышения цен. Все чаще агенты и другие осведомители стали докладывать, что удалось “хапнуть” настоящей чуйской анаши. А наиболее толковые опера уже и раздобыли через своих помощников образцы “товара”.
Сотрудница ЭКО, специализирующаяся на экспертизах наркотиков, не только дала заключение о том, что анаша настоящая, но и не поленилась перезвонить оперативникам:
– В представленных образцах удивительно высокое содержание каннабиноидов, в два-три раза превышает обычное.
Разговаривавший с ней Сава, положив трубку, передал сообщение так же кратко и не менее научно:
– Лариска говорит, что “дурь” конкретная, от половинной дозы должны глюки прибегать.
Вот тогда-то и закрутились на полные обороты бойцы Корейцева, которых остальные опера УВД называли либо просто “наркоманами”, либо “корейцами” (“О, вождь – отец, товарищ Ким Ир Боря!” – говаривал по этому поводу Сава).
А сам Борис, побеседовав с начальником отдела уголовного розыска, в структуру которого тогда входили “наркоманы”, уселся за писанину. Оформив все необходимые бланки и подписав их у руководства, Корейцев спустился к инспектору информационного центра, отвечающей за дела секретных оперативных учетов:
– Ну что, Светик-семицветик, как мне мой роман назвать, мы тут в карточках пробел оставили?
– Не знаю, Вам видней. А что там за фигуранты, окраска какая?
– Какая у нас может быть окраска? Наркоши они и в Африке наркоши. У нас, правда, не африканцы, но, похоже, тоже залетные какие-то.
– А вы так и назовите: “Залетные”. Такого названия у нас еще не было.
Борис рассмеялся:
– Рисковое название. Помнишь, как капитан Врунгель поет: “Как вы яхту назовете, так она и поплывет!”. Ну, да ладно…
Один из притонов, в котором после длительного перерыва вновь забурлила жизнь, взяли под особое наблюдение.
Через несколько дней, тщательно подготовившись, “корейцы” в один вечер задержали четверых “клиентов”, выходивших из притона со спичечными коробками или разнообразными кулечками, набитыми “дурью”. Все задержанные были мелочью – обычные потребители. Но этим потребителям страсть как не хотелось попадать на нары, даже на пятнадцать суток, которыми было чревато “незаконное хранение наркотических веществ в незначительном размере”. А у одного было изъято “аж” пятнадцать граммов “травки”! Хорошее количество. С одной стороны, на возбуждение уголовного дела тянет (нужно-то пять граммов всего). С другой – вполне дело можно и не возбуждать. Передать страдальца на поруки общественности. Разумеется, при полном взаимопонимании сторон…
И стороны к взаимопониманию пришли.
Поскольку брали покупателей, проводив подальше от притона и без особого шума, были все шансы на то, что сбытчик не узнает о происходящем и не успеет сбросить остатки “товара”. Правда, в данной ситуации это ему вряд ли бы помогло, но все же лучше, когда удается взять подлого торгаша с поличным. Да и никому не улыбалось, как в прошлый раз, вылавливать из унитаза спешно сброшенную “дурь” вперемешку с тем, что, как и “травка”, в воде не тонет…
Опера уже знали, что сбытчик не местный, из Ташкента, но в городе отирается уже больше двух лет. Подженился на официантке из ресторана “Приморский” и использует ее квартиру как базу. Часто летает на родину. Не раз светился на мелком сбыте, но пока ему везло.
Непонятно было только, почему купленную у узбека анашу называли чуйской. Чуйская долина – в Киргизии. Ну, Казахстан слегка захватывает. Хотя, для магаданцев, особенно с прокуренными мозгами, Средняя Азия такое же абстрактное понятие, как для узбеков Дальний Восток. Да и мало ли какими путями гуляет наркота. А потому сыщики по поводу этой неувязки особенно не страдали.
Гораздо более серьезную смуту внесла эксперт:
– Боря, я посмотрела всю изъятую вами “травку”. Это марихуана, однородная, из одной партии.
– Отлично, привяжется неоднократный сбыт.
– Но это не та марихуана, что вы мне присылали раньше. Я, конечно, торопилась, вы меня в немыслимые сроки загнали, и серьезную экспертизу еще надо проводить. Но я абсолютно уверена: больно уж яркая разница и в морфологических признаках, и по спектральному анализу.
– Вот так дела, – положив трубку, Корейцев пересказал коллегам, о чем шла речь.
Все были несколько озадачены.
Но время поджимало, операция была уже раскручена. И, обдумав ситуацию, сыщики решили вполне резонно:
– Какая разница? Есть “дурь”, есть сбытчик. Значит, не один умник нашелся. Разберемся с этим, а потом вернемся к чуйской анаше.
На задержание и обыск взяли Игоря, который, в свою очередь, прихватил в качестве понятой журналистку, наполовину решив одну из самых тоскливых милицейских проблем.
Все прошло, как по нотам. И уже к обеду следующего дня Пресса, не выспавшийся, но вполне довольный жизнью и полный свежих впечатлений, приволок в редакцию “Магаданской правды” горячий репортаж о событиях прошлого вечера. Репортаж был написан от первого лица и назывался весьма незатейливо: “Сбытчик”.
Шурка, корреспондент газеты, однокашник Игоря по Дальневосточному университету, вооружившись карандашом, уселся то ли править, то ли переписывать материал. Нет, он, конечно, пытался щадить авторское самолюбие приятеля и старался черкать как можно меньше, но несколько наиболее ярких перлов все же безжалостно уничтожил, а пару абзацев просто переписал наново.
В окончательном виде это произведение новоявленных Ильфа и Петрова приобрело следующий вид:
“Мы сидим в машине возле одного из домов по улице Гагарина.
Мы – это сотрудники областного УВД из группы по борьбе с наркоманией: Борис Корейцев, Владимир Быстров, Анатолий Савельев, тележурналист Нина Ивановна, а также автор этих строк.
Человек, к встрече с которым мы готовимся, – сбытчик наркотиков, старый знакомый уголовного розыска.
Месяца два назад он зашел в одну квартиру, где наркоманы устроили свой притон, в самый разгар обыска.
– Я, кажется, не туда попал?
– Туда, туда, – успокоил его Савельев.
– А-а-а, товарищ старший лейтенант!
– Капитан.
– Неужели? Поздравляю.
– С вами и до майора дослужиться нетрудно.
Гостя проверили, короткий досмотр не дал ничего. И он не скрывал победной усмешки:
– Я же говорил, что случайно попал.
– После окончания обыска весело раскланялся:
– Прощайте!
– До скорой встречи, – буркнул кто-то из оперативников.
– Чито? Я плехо понимаю русски…
– Ладно, артист…
Нет, не случайно он появлялся в той квартире, как и во многих других. И повсюду за ним тянулся тошнотворный запах выкуренной конопли.
Завершится работа по раскрытому притону. Станут изворачиваться на допросах или метаться по Союзу в поисках спасения его бывшие дружки. Будут сбиваться в новые стайки другие мальчишки и девчонки, уже подцепленные им на надежный крючок наркотической зависимости. А он, их веселый приятель и беспощадный кредитор, надежный поставщик “травки” и наглый обирала, будет развивать свой “бизнес”. Благо, работа в торгово-закупочном кооперативе создает идеальные условия для челночных рейсов.
К таким, как он, уголовный розыск беспощаден.
Это не глупый пацан, жаждущий необычных ощущений, и не измученный абстиненцией наркоман, готовый запродать душу за вонючий “косячок”. Поэтому сыщики испытывают искреннее удовлетворение, когда удается зацепить сбытчика и загнать его за решетку.
И вот я поднимаюсь к двери его квартиры. Волнуюсь сильно. Странно, ведь не боюсь же аудитории в десятки людей, спокойно реагирую на телекамеру, за которой тысячи… А сейчас нужно сыграть маленький спектакль только для одного человека – того, кто откроет дверь.
Открывает женщина. И вместо развязного: “Где твой?” вырывается болезненно дрожащее (это я “играю” наркомана):
– Скажите пожалуйста…
– Нет его, – и хлопок двери.
Громко смеяться нельзя.
Анатолий тихо умирает на нижней лестничной клетке, держась за живот. Володя Быстров сочувственно роняет:
– Зря ты так, старик.
Возвращаемся в машину, и злодей Савельев изображает все происшедшее в лицах. Случайные прохожие недоуменно оглядываются на потрепанный “Жигуленок”, из которого доносится сумасшедший хохот. Я красен, как рак, и зол, как тысяча чертей.
– Да зачем его ждать, берем понятых – и на обыск. Придет, никуда не денется!
Борис Корейцев, старший группы, перестает смеяться и неожиданно строго говорит:
– Нельзя. Это битый волк. Обвинит, что без него подсунули наркотик, или еще что придумает – потом доказывай. Хорошо, что напомнил: обыск проводить только одному и только при нем. Остальные наблюдают и никуда не лезут. Надо будет проинструктировать понятых, предупредить о возможных провокациях.
Впрочем, один понятой уже в машине за рулем. Часа два назад я предложил Нине Ивановне:
– Хотите посмотреть обыск у наркомана? Потом подготовите информацию для “Монитора”. Час работы, не больше. А то все критикуете милицию за отсутствие гласности. Кстати, и машина ваша пригодится…
У группы борьбы с наркоманией (грозно звучит, да?) транспорта нет. Гоняются за сбытчиками пешком или на чем бог подаст. А наркоманы раскатывают на собственных автомобилях или на такси.
Сыщики иногда мечтают:
– Подарили бы медики списанную “Скорую помощь”, мы бы из нее конфетку сделали. Ведь вместе с наркоманами боремся.
Мечтать, конечно, дело хорошее. А пока…
Стоять надоедает. Объезжаем несколько точек, где может быть тот, кого мы ждем. Возвращаемся.
Вот он! В окне мелькает мужской силуэт. Рядом второй. Интересно!
Через пять минут вся группа стоит у двери. Растерянно помаргивает мужчина-понятой, приглашенный из соседней квартиры.
Звонок. Дверь снова отворяет хозяйка.
А вот и он. Среднего роста, коренастый. Обычный парень. По национальности – узбек, но давно живет в Магадане и по-русски говорит прекрасно, когда захочет.
Представляемся, проходим. Обычная однокомнатная квартира. В кухне за столом сидит гость. На столе – початая бутылка водки. Попахивает “травкой”. Оба явно навеселе, успели и водочки выпить, и покурить.
Концерт начинается сразу, как только Борис пытается зачитать постановление на обыск. Надрывный вопль:
– Это беззаконие, где прокурор?! Вам разрешил прокурор?!
– Вот подпись прокурора.
– Это неправильный документ, он не может подписать беззаконие. Врываются к людям, почему врываются?! Я пойду к прокурору, пустите меня! – и бросок к двери.
– Стой спокойно! – Анатолий не зевает.
– Ознакомьтесь и подпишите, – Борис протягивает постановление.
Десять минут препирательства. Не подписывает и не отдает, все норовит выскочить из квартиры. Истерика не прекращается ни на минуту. Кажется, вот-вот начнется припадок, но глаза выдают его: взгляд быстрый и внимательный, ловит каждое наше неосторожное движение.
У хозяйки дома не выдерживают нервы:
– Да прекрати ты, стыдно смотреть!
От неожиданности он умолкает.
– Пили? – спрашивает Борис.
– Да, а что нельзя? – Ты смотри, уже улыбается! Неужели ничего нет, и весь спектакль для того, чтобы покуражиться над оперативниками?
Обыск идет уже второй час. Володя в уголке мирно беседует с хозяйкой и гостем. Остальные в центре комнаты. Пока ничего нет. Остается неосмотренной стопка чемоданов у стены. Здесь же какие-то коробки, лежит серый пиджак. Виновник всей этой кутерьмы сидит на табуретке и напряженно наблюдает за сыщиками. Игорь берет с чемоданов пиджак:
– Чей?
– Мой, – он внешне спокоен.
– Понятые, смотрите внимательно. Подойдите ближе. Видите, у меня в руках ничего нет, – Анатолий предельно собран и аккуратен. – Сейчас я буду осматривать карманы. Здесь ничего… Так, в нагрудном кармане бумажный пакетик. В нем… Что в нем?.. Ага, зеленоватая масса растительного происхождения.
– Подбросили, гады, подбросили! Я так и знал! Обманывают нерусского! – он лупит себя кулаками по голове, брызжет слюной, рыдает и снова бросается к двери с криком: “Где прокурор, я пошел к прокурору!” – но натыкается на меня. Дверь уже прикрыта.
И тут что-то новенькое:
– Где Корейцев, приведите мне Корейцева!
Борис улыбается:
– Я Корейцев…
Он пренебрежительно смотрит на Бориса и снова навзрыд повторяет:
– Где Корейцев, приведите мне Корейцева!
Несмотря на всю серьезность ситуации, мы не выдерживаем и взрываемся смехом. Интересно, как он себе представляет главную угрозу магаданских наркоманов – майора милиции Корейцева?
На необычный шум подтягиваются остальные участники этой трагикомедии. Хозяйка спокойно кивает на гостя:
– Это его пиджак.
Тот соглашается.
– А наркотики откуда?
– Только что здесь купил.
У нашего “артиста” моментально высыхают слезы. Но “концерт” прекращать он явно не собирается, начинает задирать Савельева: толкает его, несет всякую ерунду.
Анатолий, еле сдерживаясь, цедит сквозь зубы:
– Ну что ты, родной, волнуешься? Пускай волнуется море…
Но терпению явно приходит конец, а скандалисту очень хочется, чтобы началась драка…
Борис осаживает:
– Сядь, а то свяжем, если по-хорошему не понимаешь.
Послушался. Обыск продолжается.
Проверяем ванную. Работает Борис. Хозяйка приготовила к стирке груду грязного белья. Но и здесь надо искать. Вот бы сюда какого-нибудь режиссера из тех, что снимают кинофильмы про героические будни уголовного розыска…
Кухня. Пространство маленькое, народу набилось много. Остаюсь в коридорчике, заглядываю через плечо соседа-понятого – как там дела у “артиста”.
Он трясется, как в ознобе, руки ходуном ходят, лицо землистое. Успеваю подумать: “косячок”, водочка, обыск – ничего себе, букетик для нервов. Но есть, оказывается, и другая причина дрожи.
Слышу металлический лязг, грохот кухонной посуды и голос Бориса:
– А это что?
В ящике электроплиты – спортивная сумка. В ней газетный сверток. В газете – целлофановый пакет, до половины заполненный “зеленоватой массой…”, да что уж там – коноплей. Ее запах не спутаешь ни с чем.
Ответ незатейлив:
– Это травка такая, приправа, у нас дома ее кушают…
Оперативники и даже понятые иронически улыбаются. Володя проникновенно говорит:
– Ну, старик, ты нас обижаешь!
Тогда версия меняется:
– Да, это конопля, взял себе немножко, у нас ее все курят. А что, разве себе нельзя?
Он, конечно, знает, что нельзя. Но не знает, что группе Корейцева уже известно, для кого эта “дурь”, и что изъятые у потребителей наркотики давно ждут анализа на идентичность с содержимым этого пакета. Так что заключение экспертизы станет для него неприятным сюрпризом. Но это потом.
А пока последние номера программы. Он заходит в ванную помыть руки, и оттуда раздается жалобный голос:
– Здесь на умывальнике перстень лежал, печатка золотая. Где перстень, почему его забрали? – голос срывается на визг.
Анатолий иронически спрашивает:
– Ну очень интересно, куда же он мог подеваться?
Володя мягко советует:
– А ты подумай, вспомни. Ведь без тебя в ванную никто не заходил.
Борис терпеливо выслушивает и решает:
– В общем, так: внесите это заявление в протокол обыска. Будем снова обыскивать всю квартиру, пока не найдем перстень. Начнем с себя. Если печатка у кого-нибудь из нас, будем отвечать. Если врет – суд это учтет.
Начинаем по очереди демонстрировать содержимое своих карманов. У “обворованного” не выдерживают нервы. Он снова заходит в ванную, прикрывает дверь, несколько секунд копается, и что-то звенит по полу.
– Вот, нашелся, наверное, нечаянно в белье упал.
Одеваемся. Сыщики собирают опечатанные вещи, наркотики. Измученные понятые вовсю зевают. Я присматриваю за задержанным. Он передает хозяйке квартиры “пропадавший” перстень, деньги, говорит, что принести, если разрешат передачи. Многочасовое напряжение начинает сказываться: все окружающие предметы вдруг теряют свои очертания, звуки – как сквозь вату. Не сразу соображаю, что задержанный монотонно, быстро и негромко бросает своей подруге еще несколько фраз.
– Без разговоров, – это моментально отреагировал кто-то из оперативников.
На дворе уже глубокая ночь. Сосед идет спать. Нина Ивановна отвозит всех в УВД и тоже отправляется домой. А оперативники вызывают дежурную машину и везут задержанного в горотдел, где еще светятся многие окна и устало постукивают пишущие машинки в кабинетах”.
Закончив работу, Шурка вздохнул:
– Не Гиляровский, конечно, но отечественная журналистика знавала и более бездарные опусы.
* * *
“Артист” будет лгать и изворачиваться до последнего. Будет вызывать в УВД и следственный изолятор “Скорую помощь”, симулировать приступы разных болезней. Несколько месяцев его будут обследовать врачи и признают вменяемым. Затем он станет играть в молчанку на допросах, откажется подписывать документы и знакомиться с обвинительным заключением. На суде заявит, что работники милиции сфабриковали его дело, пользуясь тем, что он ничего не понимает по-русски.
Магаданский городской суд приговорит его к восьми годам лишения свободы. Тогда он завалит жалобами все судебные и несудебные инстанции. Приговор будет отменен, и дело вернется на дополнительное расследование.
Председатель городского суда, порядочный мужик и высококлассный юрист, в приватной беседе с Корейцевым скажет:
– Я не имею право такое говорить, но этот ваш “друг” – подонок редкостный. В деле много хвостов, недоработанных эпизодов. Я понимаю, что сроки были сжатые, а работа огромная. Вот и воспользуйтесь ситуацией: пусть следователь предъявит ему новое обвинение и вменит все, что можно.
Сотрудники УВД, несмотря на лавину других дел, проведут дополнительное расследование, вкладывая в эту работу всю душу, опыт и талант уязвленных профессионалов.
При повторном рассмотрении дела, с учетом дополнительно выявленных эпизодов и перепредъявленного обвинения, “артист” получит двенадцать лет.
И этот приговор уже не отменит никто.
* * *
Едва покончив с хитроумным узбеком, “корейцы” снова закрутили машину розыска. По самым скромным оценкам, по городу уже разошлось два -три килограмма чуйской травки. “Материковских” жителей, тех же москвичей, такой цифрой не удивишь. Но в Магадане и народу-то – на один московский микрорайон. Для такого города четыре-шесть тысяч “косячков” с отравой – это солидно. Да и не в цифрах дело. Какая-то мразь не просто делала деньги, а травила тела и души людей, большей частью юных, еще не видавших жизни, но уже терявших ее, становившихся бездумными, безвольными и подлыми животными. Так что, отдыхать и почивать на лаврах, было некогда.
Скоро снова зацепились за адрес, где бойко торговали отравой.
Негласно получили образец.
Экспертиза дала четкий ответ: она, родимая!
Удалось выяснить, что человек, поставляющий травку в притон, сам там не бывает. Хозяин этой импровизированной торговой точки с огромными предосторожностями встречается с оптовиком и, передав деньги за распроданный “товар”, получает новую партию.
Выход был один: обложить квартиру, в которой шла торговля, выяснить все досконально о ее владельце и, повиснув у него на хвосте, добраться до оптовика. А чтобы, когда придет время, хозяин притона не раздумывал долго, стоит ли быть откровенным с операми, нужно было собрать полновесные доказательства его активного участия в сбыте “дури”. Когда перед носом маячит перспектива “от шести до пятнадцати”, люди становятся сговорчивыми и перестают заботиться о своей репутации в “деловых” кругах.
Игорь, никогда не отказывавшийся подсобить сыщикам, согласился помочь Саве, которому было поручено наблюдение за посетителями притона. Вся группа пахала в круглосуточном режиме, и людей катастрофически не хватало.
С крыши одного из соседних домов подходы к интересующему оперов “адресу” просматривались просто отлично. Жаль, что было далековато: невооруженным глазом трудно рассмотреть подробные приметы визитеров. Поэтому Савельев на первое дежурство взял с собой бинокль. А на следующий день Игорь притащил недавно полученный для пресс-группы фотоаппарат “Зенит” с целым комплектом телеобъективов.
И сегодня он радовался от души. Наконец-то удалось принести реальную пользу в важном деле. А самое главное – отплатить добром Корейцеву, который первым в УВД протянул дружескую руку молодому офицеру пресс-группы и ввел его в потрясающе интересный мир оперативной работы.
Зазвонил телефон. Борис взял трубку:
– Так, так… В гостинице, говоришь. Впервые у нас? Вот почему мы его не могли зацепить… Передачу зафиксировали? Молодцы! Перекупщика не трогайте. Мы его встретим у притона, он с “дурью” по городу шарахаться не станет. Зайдет в хату, пропустим для надежности двух-трех гостей, а потом хлопнем всех тепленькими. Вы, главное, основного сбытчика не упустите.
Корейцев, явно испытывая терпение оперов, не торопясь положил трубку, молча подошел к сейфу, засунул в него папку с материалами и вытянул с нижней полки ПМ в оперативной кобуре.
– Кому стоим? Работать будем?
– Боря, не томи душу! Кто?
– Фрунзик Арутюнян. Уроженец города Фрунзе. Гостиница “Магадан”, триста двадцатый номер. Живет месяц, платит коридорной и уборщице по полсотни в неделю за то, что те не лезут к нему в номер и не требуют сдавать ключи. Пакет перекупщику отдал, как шпион в кино: обменялись одинаковыми сумками в буфете.
– Ну, красавец! Умный, значит, да? – опера явно завелись. Их глаза зажглись боевым огнем…
Интересно, икалось ли в этот момент “умнику”–гастролеру?
Притон накрыли по отработанной схеме. Одновременно по двум десяткам адресов пошли группы поголовно мобилизованного областного и городского розыска.
Игорь готов был локти кусать от злости.
Никчемное совещание, каких хватает в любых советских госучреждениях, затянулось, и он опоздал на обыск. Постовой на входе в УВД сказал, что “корейцы” с полчаса как уехали, передав ему привет.
Сердито поглядывая на сумку с фотоаппаратурой, Пресса размышлял, что предпринять.
Можно, конечно, отправиться самостоятельно. Но это – рискованное мероприятие. Вдруг сыщики изменили планы и решили пока не идти в “хату”, а потихоньку отлавливают посетителей на выходе. Хороша будет картинка, если одному запереться в “адрес” и испортить ребятам все дело.
Но и прозевать такое мероприятие просто невозможно.
В конечном счете, Игорь принял соломоново решение: одеться по гражданке (благо, аппараты в обычной хозяйственной сумке) и покрутиться возле притона. Если сыщики рядом, его быстро засекут и отправят, куда надо.
“Прогулка в окрестностях” ничего не дала.
Тогда Пресса направился в подъезд, прошел мимо заветной ободранной двери на третьем этаже и, только убедившись, что в подъезде никого нет, тихонько вернулся назад.
Приложил ухо к двери – так и есть: знакомые голоса и характерные звуки обыска. Поскрипывают открываемые дверки, постукивают задвигаемые ящики.
Игорь позвонил. Все моментально стихло.
Женский голос сердито спросил:
– Кто там?
– Свои.
За кого уж его приняли, неизвестно, но вдруг женщина истошно завизжала:
– Беги! Менты!
Пресса засмеялся. Точнее, хотел засмеяться. Но в ту же секунду дверь распахнулась, Савины клешни выметнулись из полумрака прихожей и, вцепившись в куртку, вбросили его в квартиру. Через мгновение Игорь лежал лицом на грязном полу. Острое колено нестерпимо больно давило на позвоночник, а непомерная тяжесть навалившегося опера не давала не то что вякнуть, даже просто вздохнуть.
Руки “задержанного” завели назад, щелкнули “браслеты”, и (наконец-то!) Игоря повернули лицом к свету.
– О! Пресса! – радостно заржали опера.
Посмотреть на эту картинку собралась вся группа. Каждому вновь подошедшему объясняли, что произошло, каждый удивлялся и комментировал ситуацию. Но ни одному сукину сыну не пришло в голову, что коллега сидит на заплеванном полу и, между прочим, до сих пор в наручниках.
В конце концов, отдышавшийся “злодей” разъярился и ядовито попросил:
– Вы мне хоть права зачитайте, как в Америке.
Быстров, хозяин наручников, спохватился и полез по карманам искать ключик от них.
Не найдя, вспомнил, что ключ остался в ящике стола, в кабинете.
То, что наручники у Вовки нестандартные, с фиксаторами, привезенные в подарок “из-за бугра”, знала вся управа. Поэтому всем участникам происходящего (кроме одного, угадайте – кого?) стало еще смешнее.
Слава Богу, нашелся хоть один порядочный человек.
Постоянный посетитель притона Женька, по кличке Золотой, отсидевший одиннадцать лет из своих двадцати семи, взял у сожительницы хозяина заколку для волос, и через полминуты забугорье было посрамлено. Стук упавших “браслетов” слился с облегченным вздохом Игоря.
* * *
Содержатель “хаты” попытался сначала поиграть с сыщиками в обиженную невинность, но у тех не было времени на игрушки и долгие беседы с подонком. Его молча провели по кабинетам, в которых допрашивали задержанных клиентов и по коридору, вдоль стен которого выстраивались постоянно прибывающие “гости”. Затем, усадив за стол, опера шлепнули перед ним пачку фотографий и кучу опечатанных в полиэтиленовых мешках коробков, кульков и пакетиков с “дурью”.
“Бизнесмен” посерел, его вдруг прошиб нервный насморк, и с этого момента говорить ему мешали только беспрерывно текущие сопли.
Кроме того что опера уже знали сами, перекупщик сообщил три очень важные вещи.
Во-первых, Фрунзик снабжал “товаром” еще двух барыг. Те перепродавали анашу только нескольким проверенным клиентам, поэтому и не засветились перед розыском. И сейчас у них дома есть травка. Во всяком случае, вчера была. Да, конечно, адреса и фамилии он назовет!
Во-вторых, цепочка не замыкалась на предприимчивом армянине. Он как-то проговорился о том, что часть “товара” получил под реализацию от человека, “у которого анаши так много, что вам тут и не снилось”. А на предложение партнера вывести его на поставщика только рассмеялся:
– Ты хочешь, чтобы я сам себя заработка лишил? По-моему, я по божеской цене продаю, и ты свою долю снимаешь.
А в-третьих, полиэтиленовые мешки с “травкой” Арутюнян держит в гостиничном номере под шкафами и под кроватью. На случай визита милиции с обыском защитная версия проста и убедительна:
– Мало ли кто тут до меня жил. Да и, вообще, гостиница – проходной двор, можно подкинуть что угодно.
“Корейцы” призадумались. Лобовая атака тут не годилась.
Борис, скрыв брезгливость, подсел к перекупщику:
– Ну что ж, чистосердечное признание – вещь хорошая. Но больно уж статья у тебя тяжелая. Надо как-то исправлять, что ты натворил…
– А как?
— Ну, слушай…
* * *
Фрунзик благодушно роскошествовал. Отличный коньяк, фрукты – и плевать на противную магаданскую погоду, от которой немеет все тело, а кожа вместо благородного смуглого оттенка приобретает цвет подгнившего баклажана. Две веселые девчонки уже перекочевали к нему из-за соседнего столика, где перед этим изображали подружек-недотрог. “Ага, как же, кофе они пришли пить в кабак в одиннадцатом часу вечера! Наверное, надо взять обеих. Поломаются, конечно, для начала, а потом на дармовой выпивке разойдутся так, что не остановишь. К себе в номер тащить нельзя, но дежурная на этаже откроет любой, только помаши червонцем перед носом. И, вообще, жизнь хороша, дела идут на лад, скоро домой. Осталось два пакета с “товаром”, но его свели с людьми, которые обещали завтра все забрать, да еще и сделать очень приличный заказ. Большим оптом работать лучше. Пусть цена подешевле, зато риск минимальный, и оборот идет быстро”.
Вдруг у входа в зал Фрунзик заметил чью-то знакомую фигуру, делавшую непонятные знаки руками.
“О! Васька! Чего он сюда приперся? Гульнуть? Нет, вроде ищет кого-то. Меня? Точно, вон кивает. Вот ишак, я же ему сказал, нам нельзя светиться вместе без нужды! Да что там стряслось?”:
– Чего тебе надо? Ты же только сегодня товар забрал, еще что ли нужно, потерпеть не можешь?
– Ты не шуми, а спасибо скажи, что я тебя нашел! Ты Кольке “план” продавал?
– Какому Кольке?
– Ладно, не придуривайся. Здесь в Магадане все про всех знают: и что надо, и что не надо. Да он и сам болтал среди своих.
– Вот скотина, больше ничего не получит.
– Это точно, не получит: взяли его только что. Сейчас обыск дома делают. Через час-другой на допрос потащат, и он всех посдает, я его знаю… Я уже все подчистил, рвану на трассу, залягу на месячишко, пока все утрясется. Ты тоже смывайся.
– Ой, мама! – чудесное настроение Фрунзика, как холодным душем, смыло.
Швырнул официанту деньги, шикнул на увязавшихся было за ним девиц: “Пошли вы…!” – и почти бегом помчался в номер.
На скорую руку покидал вещи в чемодан.
“А товар? Оставить – зацепка ментам. Смыть в унитаз? Такие деньги! Это половина его прибыли! Ведь еще должен за травку, придется из своих отдавать, все расчеты к черту! – (выглянул в коридор, посмотрел в окно – все тихо). – Время еще есть. Унести, спрятать пока. В крайнем случае, в следующий приезд продам”.
С трудом сделав спокойное лицо, не торопясь спустился в фойе. Огляделся. Все тихо. Только из-за двери, ведущей в ресторан, несутся звуки музыки и пьяного веселья. Да если что, его бы предупредили. Всем проплатил. Вон администраторша улыбается, лебезит:
– Уезжаете? Погостили бы еще.
– Да нет, пора домой, спасибо.
Уже направился было к выходу, но тут из ресторана вывалились отшитые им девицы в сопровождении подвыпившего рослого парня.
– Вон он, этот чурка, что к нам приставал!
– Да вы что, девочки! Я наоборот…
Глаза администраторши округлились, она хотела что-то сказать, но, явно испугавшись, тут же захлопнула рот. Вовремя! К ней ловко подвинтил и уставился в упор невысокий светленький парнишка с нахальной физиономией.
– Ты что подруг наших обижаешь, а? – с ходу наехал на Фрунзика рослый. – Ты что думаешь, на вас тут в Магадане управы нет?
“Наверное, кто-то из местных крутых, придется откупаться: разбираться и искать защиты некогда” – подумал Фрунзик и жалобно затараторил:
– Да нет, нет! Я со всем уважением, может, девочки что-то не так поняли. Я их угостить хотел, но ко мне друг пришел. Извините меня, девочки. Я сильно извиняюсь. Я вам сейчас столик закажу, чтоб не обижались.
Парень сразу заулыбался. Перспектива бесплатного угощения заставила сменить гнев на милость. Но повыступать еще хотелось, да и цену надо было набить поболее. Поэтому, с трудом изобразив подозрительность и старательно выговаривая непослушным языком слова, он спросил:
– А ты угольник-то не сбондил?
– А?
– Твой чемоданчик, спрашиваю, или спер у кого?
– Нет, нет, мой чемодан, и все вещи мои! Вон, товарищ администратор знает! – от страха и напряжения у Фрунзика все вылетело из головы. Он видел только нагловатую усмешку парня да искоса следил за его здоровенными кулачищами.
– Точно его? – строго вопросил крутой.
Администраторша молча, с каким-то странным выражением лица, покивала головой.
– Ну и хорошо, – внезапно протрезвевшим голосом сказал Сава и ласково положил чугунную лапу на плечо оцепеневшего Арутюняна.
Андрей Лепенев наконец прекратил гипнотизировать администраторшу, заговорщицки подмигнул ей и, достав из внутреннего кармана куртки бланки протокола осмотра, ласково сказал своей визави:
– Ну что, Людмила Александровна, посмотрим у гостя чемоданчик?
* * *
В такси они сесть не успели. Мощные динамики на крыше аэропорта разнесли по площади:
– Сотрудников милиции, прибывших из Магадана, просят пройти к справочному бюро.
Возле справки толпилось немало народу, но рыбак рыбака узнает издалека.
Плотный, круглолицый киргиз лет тридцати пяти, расплывшись в морщинках приветливой улыбки, двинулся навстречу мгновенно срисовавшим его магаданцам:
– Бутубек. Добро пожаловать на нашу землю, как долетели?
Гости заулыбались. Вот уж истинно: зашей опера в любую кожу, но глаза у него будут все те же, хитрые буравчики, не теряющие цепкости и при самом благодушном выражении.
– Давайте, ребята, в машину, в дороге познакомимся.
– Спасибо, что встретили. Мы так неожиданно к вам сорвались…
– Обижаете! Ваш начальник позвонил нашему начальнику, сказал, что вы уже в воздухе. Поэтому барашка из деревни привезти не успели, но места в гостинице есть, машина есть, я есть – значит, все будет, как положено. Куда едем: сначала в гостиницу или сразу в МВД?
– Сразу в МВД, надо определиться по завтрашнему дню.
Совещание в МВД Киргизии началось со встречи с САМИМ первым заместителем министра, курирующим уголовный розыск. Для республики – фигура. Аудиенция заняла пару минут, но больше и не потребовалось, так как было сказано главное:
– Помочь всем, чем можем. Если вы (кивок в сторону подчиненных) меня опозорите перед гостями, мне будет стыдно показаться на глаза министру!
Вторая часть проходила в более непринужденной обстановке: за закрытыми дверями и накрытым столом в кабинете начальника отдела по борьбе с наркоманией.
Слегка вспотевший Бутубек, вытирая лоб большим носовым платком, вполголоса поделился впечатлениями:
– Я САМОГО в последний раз видел, когда в нашем отделе итоги за год подводили. Вот он нам дал тогда. Меня не поднимали, и то до сих пор ноги дрожат, как вспомню.
Структура руководства в киргизском МВД была такой же, как и во всех других министерствах всех национальных республик: первый руководитель – местный, его первый зам. – русский. Такую иерархию старались сохранять вплоть до самых нижних звеньев. При этом в полном соответствии с принципами интернационализма и человеческой природой местные руководители мгновенно усваивали хитроумные приемы русской бюрократии, а русские кадры – байский дух азиатских начальников.
Внизу вообще царило искреннее согласие. Рядовые сотрудники, пашущие бок о бок и принимающие в случае неудачи одинаковую позу на начальственных коврах, задумываться о национальном вопросе просто не имели времени.
А потому хорошо поддавший русской водочки Бутубек выкатил такую серию киргизских анекдотов, что и его интернациональные коллеги и гости просто лезли под стол.
Между делом порешали и вопросы завтрашней экспедиции.
– Надо бы на разведку съездить сегодня вечером, – заметил Сава.
– Вот покушаем и поедем, – добродушно ответили хозяева.
Через пару часов, выбравшись из-за стола и придерживая друг друга на опасных участках маршрута, вся компания прокралась хитрыми переходами на улицу, миновав парадный подъезд министерства. Руководящий состав отдела был погружен в УАЗик и отбыл домой, а Бутубек, без малейших сомнений водрузившийся за руль своего “Жигуленка”, повез магаданцев размещаться в гостинице.
На полпути вспомнили, что в МВД остался Фрунзик, которого закрыли в одном из кабинетов, отключив телефон и щедро поделившись блюдами с гостеприимного стола.
Остановившись возле постового гаишника, опера и к ним примкнувшие развернули дискуссию, стоит ли возвращаться сейчас, или забрать узника, когда поедут искать дом оптовика, обладателя несметных наркосокровищ.
Пожилой, умудренный опытом старшина, обойдя машину, вставшую чуть ли не в центре перекрестка, осмотрел номера, глянул на водителя, немного послушал, о чем идет разговор за открытыми окнами салона, и сердито махнул жезлом застопорившимся участникам движения, как бы говоря: “Ну чего встали, не видите: у людей важный разговор!”.
Но надо думать, он вздохнул с облегчением, когда дискуссионный клуб все-таки стал смещаться к гостинице.
В седьмом часу вечера неугомонные борцы с наркомафией закончили обсуждение всех мировых проблем, решили оставить Игоря в гостинице на хозяйстве и, наконец, отчалили от борта громадины с гордыми буквами на фасаде: КЫРГЫЗСТАН.
Игорь, ничуть не расстроившись, немного погулял по окрестностям, на всякий случай купил по пути в аптеке три набора “антигриппина”, а через полчаса, вдоволь наплескавшись под душем, уже дрых без задних ног в чистой постели.
Проснулся он от странного ощущения: в душной комнате вдруг стало нестерпимо холодно. Пытаясь спросонок сообразить, где находится, Игорь привстал, откинув одеяло, и тут же свалился, скрюченный приступом жуткого озноба. Судороги били его, невыносимой болью сдавливая мускулы и сводя челюсти до хруста в зубах.
Приехали! Грипп.
Чуть-чуть отдышавшись, Пресса снова сделал попытку встать, чтобы добраться до так предусмотрительно купленных порошков. Но снова рухнул, превратившись в обезумевшую гармошку и уплывая в беспамятство.
Наконец, с неимоверными усилиями, он все-таки добыл пакетик с кисло-жгучей смесью и, бессильно стянув со стола графин, запил ее холодной несвежей водой. От первого же глотка снова накатил озноб, и страшно захотелось горячего чаю. Покачиваясь и плавая в розоватом тумане, Игорь еле-еле натянул одежду и по стеночке выбрался в холл.
Две дежурных по этажу, пожилые киргизки в пестрых платочках, влипнув в экран, смотрели “Рабыню Изауру”.
– Извините, у вас чай есть? – голосом умирающего лебедя спросил Игорь.
– Нэт! – не оборачиваясь отрезали тетки.
– А кипятильник или чайник?
– Нэт!
Болящий вздохнул и, ежесекундно подергиваясь, поплыл обратно.
Больше всего бесила полная беспомощность. А рядом – никого!
Шторм продолжался, и в какой-то момент Игорь вдруг почувствовал, что если немедленно не выпьет чаю, то умрет. Просто остановится судорожно прыгающее сердце – и все.
Помирать, так на виду, хоть “скорую” вызовут, – и он из последних сил вывалился в коридор.
“Рабыня Изаура” закончилась. Оживленно обсуждавшие страдания бедной мулатки женщины удивленно уставились на появившееся из номера привидение и хором воскликнули:
– Ай, что с тобой?
Номер они покинули только через час, обставив пузатыми чайничками с бесценным зеленым напитком благостного, истекающего потом постояльца. Да и то отлучились ненадолго. Проигнорировав скудноватый гостиничный буфет и направившись в соседнее кафе, добросердечные хозяйки чуть не переругались, решая, что лучше принести больному покушать: горячий наперченный лангман или куриный бульон. А потом, придя к соглашению, притащили и то и другое прямо в горшочках, завернутых в полотенца.
Во втором часу ночи в номер ввалился мокрый и окончательно промерзший Сава, вернувшийся с рекогносцировки.
Чтобы оценить обстановку, особенных дедуктивных способностей не требовалось, поэтому Толик не стал будить товарища. Сочувственно покачивая головой, он слопал нетронутый лангман, запил остывшим чаем и отправился спать.
Разбудил Игоря ожесточенный спор возле его кровати.
Пытаясь умерить природную пронзительность своего голоса, маленькая коридорная ругалась на Саву:
– Зачем будить? Он больной совсем. Какая работа, с ума сошел что-ли?
Толик, озадаченно глядя на нее сверху, пытался отразить неожиданную атаку:
– Да если я его не разбужу, он меня потом до печенок достанет. Вы же не знаете, какой у него характер противный. О, смотрите, он сам проснулся!
Укоризненно покачав головой, женщина ушла.
Игорь глянул на часы: семь утра. Дома, в Магадане, уже был разгар дня, и поэтому сон ушел легко. Вчерашнее напоминало о себе ноющей болью в мышцах и слабой истомой во всем теле.
“Вот и веди здоровый образ жизни, – ухмыльнулся Пресса. – Не курю, не колюсь, а от ломки не спасся. А так ничего, даже удивительно”.
– Вставай, симулянт, а то проспишь все на свете.
– Не дразни болящего, Бог накажет. Это ты у меня тут все сожрал?
– Больному такую тяжелую пищу нельзя. Пей бульончик. Ехать сможешь?
– Нет, здесь останусь! Вот смеху-то будет: слетать во Фрунзе, чтобы здесь в соплях проваляться. Не дождешься! Катись за чаем, обжора, а то я теткам расскажу, кто у меня все слопал. Они тебя на молекулы порвут.
В Кара Балта, большое село в предместьях киргизской столицы, группа приехала в начале девятого.
Вездесущий Бутубек раздобыл для них микроавтобус, кинолога со знаменитой на всю республику спаниелькой Беллой и, к неописуемому счастью Игоря, двух телеоператоров республиканского телевидения с профессиональной видеокамерой.
По пути заехали в райотдел, где высоких гостей из МВД дожидались начальник РОВД и чуть ли не весь отдел уголовного розыска. О предстоящем визите их предупредили еще вчера вечером, но о цели приезда сообщили весьма туманно. Поэтому личный состав, на всякий случай, всю ночь занимался писаниной, восполняя обычные в сыске прорехи в бумаготворчестве.
После обязательного чаепития и отвлеченной беседы перешли к делу.
Начальник РОВД вызвал в кабинет сыщика, работающего по линии наркомании, и участкового, в чьем ведении находился дом “наркобарона”:
– Как вы допустили, что у вас под носом творятся такие безобразия? Завтра министр скажет, что Кара Балта весь Союз наркотиками снабжает! Ну, я с вами разберусь! Езжайте с ребятами, чтобы наизнанку там все вывернули!
В заключение было сказано еще несколько фраз по-киргизски. Милиционеры опустили глаза и, несмотря на смуглую кожу, покраснели так, что об них спички зажигать можно было.
– Извините, – воспитанно сказал начальник, – мне было трудно подобрать русские слова, но смысл такой, что надо правильно организовывать работу.
Бутубек ухмыльнулся, а Сава тихонько шепнул:
– Как в том анекдоте: “Ты не прав, Вася, что капаешь мне расплавленным оловом на макушку…”.
Перед уходом, Игорь, специально оставивший недопитый чай в изящной пиалушке, достал пакетик с антигриппином и, высыпав в рот, быстро запил. Впереди долгий день, и, не дай Бог, повторится вчерашний приступ.
Поймав удивленные взгляды местных коллег, Сава охотно пояснил:
– Это наш специалист по кокаину. Он его обычно уничтожает путем поедания. Так привык, что даже от гриппа только кокаином лечится.
Это заявление несколько разрядило обстановку, а главное – киргизы перестали дуться на свалившихся им на голову магаданцев, полностью переключив внимание на Толькин бенефис. Через пятнадцать минут они уже заглядывали Саве в рот и восторженно хлопали его по плечам после каждой реплики.
* * *
Вообще, жизнь, в большей части своей, – штука скучная. И если бы не фантазия литераторов и киношников, особо удивляться и ужасаться было бы нечему. Нет, конечно, ужасов в нашей жизни и до перестройки хватало и сейчас добавилось. Но они не были так высокохудожественно оформлены.
Ну посудите сами. Завершалась достойная хорошей повести транзитная операция “Магадан – Кара Балта”. Но не было белоснежной виллы с бассейном. Не было плечистых охранников с “Береттами” под смокингами. Не летали на бреющем вертолеты, обстреливая мужественных сыщиков из авиационных пушек. И даже захудалый “Кадиллак” с бронированными стеклами ни разу не заезжал во владения сельской акулы подпольного бизнеса.
А был грязный двор с дощатыми сараями, обычным почерневшим деревянным домом-развалюхой, вонючим, с убогой обстановкой. Была неопределенного возраста хозяйка, замученная бытом, и не поддающимися подсчету ребятишками. И был разбуженный операми тридцатипятилетний уйгур с прозаическим именем Коля, небритый, сердито зыркающий красными воспаленными глазами.
Киряков, присев на стоящие в кухне бумажные мешки то ли с мукой, то ли с комбикормом, и, положив на колени дипломат, приготовился писать протокол.
Сыщики вели обыск. Операторы снимали. Игорь шепотом их консультировал.
Начали, как обычно, с личного досмотра. Ребятишек отправили к соседям, хозяйку обыскивать было некому, поэтому, привычно “пробив” карманы Николая, принялись за помещения.
Вошел кинолог с Беллой, но собачка повела себя странно. Она села на порог, недоуменно посмотрела на кинолога, а потом внезапно стала носиться по дому, заливаясь судорожным лаем.
– Ладно, так обойдемся, уведи ее, – морщась от головной боли, сказал Киряков.
Он неважно себя чувствовал и был раздражен. Вчера за столом старался вести себя разумно, за молодежью не гнался, вроде не должен маяться, а поди ж ты. Возраст, что ли?
– Давайте соблюдать порядок. Николай, я предлагаю вам добровольно выдать находящиеся в доме незаконно хранящиеся предметы: оружие, боеприпасы, наркотики, а также деньги и ценности, нажитые преступным путем.
– Какие деньги? Одни долги. Дом строить надо, жить надо, – угрюмо отозвался Коля.
– А наркотики? Анаша?
– Вы на ней сидите.
Опера, настроившиеся на обычные процедуры поиска окурков, пакетиков с разовыми дозами, а при большой удаче – целлофановых кульков с килограммом-другим марихуаны, замерли, недоверчиво посматривая на хозяина.
– Что?
– Вы на ней си-ди-те!
Киряков поднялся, раскрыл мешок, на котором так уютно устроился, зачерпнул полной горстью плотно набитую “зелень”…
Вот теперь до всех дошло, что за знакомый тяжелый запах висел в доме и отчего обезумела лохматая специалистка по поискам граммов наркоты, запрятанных в хитроумные тайники.
Три с половиной мешка отборной, измельченной и просеянной конопли стояли на затертом земляном полу. Десятки тысяч доз – сотни исковерканных судеб – в прозаических хозяйственных крафтмешках.
– Еще есть? – спросил оправившийся Киряков.
– Нет, все.
Чем отличаются настоящие профессионалы от любителей, получающих зарплату?
Да, налицо был результат, превзошедший все ожидания.
Да, опера добрались до первоисточника. Еще до начала официального допроса, отвечая на вопросы сыщиков по ходу обыска, Николай рассказал, как ездил в Чуйскую долину, заготавливал и сушил коноплю. Как по тропам обходил милицейские кордоны, погрузив на лошадь мешки со своим будущим богатством, а потом, дома, во дворе рубил травку лопатой и просеивал сквозь железное решето.
Но нашли свое место в опечатанных кульках и найденные выкуренные “косячки”, и микрочастицы из карманов, и смывы с рук и зубов хозяина. Для следствия размер вещдока роли не играет. В этом процессе мелочей нет.
И, мягко говоря, нестандартное начало обыска не означало, что результат его мог бы быть другим.
Подтверждением этого факта стали еще три мешка с “дурью”, выкопанные на сеновале.
– Николай, а почему ты про них не сказал?
– Забыл.
– А может, на черный день оставил, детишкам на молочишко? – зло спросил местный сыщик.
– Забыл.
– Что у тебя на чердаке дома? Лестница есть?
– Нет лестницы. Нет там ничего.
– Ну-ну, – ловкий, сухопарый участковый, у которого после напутствия начальника райотдела так и рвался наружу служебный энтузиазм, как кошка, вскарабкался по стене и скрылся на чердаке.
– Держите, – в черном лазе показался первый мешок.
Сава принял его, встав на цыпочки.
– Мне продолжать съемку? – не отрывая глаз от видоискателя, спросил Игоря телеоператор.
– Конечно, конечно!
– А может, там цемент?
– Я бы за…ся его принимать, – по-прежнему стоя на цыпочках, небрежно отозвался Сава и, спохватившись, добавил, сердито глядя на камеру, –…в смысле, мешки бы тогда были тяжелые…
Игорь, постояв на сыром ветерке, озяб и отправился в дом. Киряков по-прежнему оставался в кухне. Пересев на колченогий табурет, поближе к печке, он еле успевал опечатывать и вписывать в протокол трофеи розыскной команды. В углу росла гора изъятых мешков, заканчивались полиэтиленовые пакеты, прихваченные с собой для упаковки вещдоков.
– Что-то мне плоховато, голова кружится, – пожаловался следователь Игорю.
– Да это, наверное, от запаха. Сколько “дури” – и курить не надо: так нанюхаешься.
Наконец обыск закончился.
Огласив протокол и закончив возню с подписями, Киряков скомандовал:
– Все в машину. Ну что, Коля, поехали.
Упорно молчавшая все это время хозяйка подошла к мужу:
– А мне с детьми теперь что делать? Говорила я тебе: не надо, не надо!..
Николай отвернулся и ссутулившись вышел.
– Плохо говорила, – не вовремя встрял участковый. И тут же пожалел об этом.
Женщина, в приступе бессильной злости и черного отчаяния, начала что-то выкрикивать, заводясь все больше и больше, пока не перешла на непрерывный яростный речитатив.
Бутубек и местные милиционеры сначала пытались урезонить ее, а потом вдруг засуетились и, повыскакивав со двора, побыстрей уселись в микроавтобус.
– Что она кричит? – спросил любопытный Игорь.
– Проклинает нас, – с суеверным ужасом ответил участковый.
– А чего вам бояться? – удивился Сава, – вы тут ни при чем, а на нас только чукотские проклятья действуют.
– Э, ты не знаешь! – неожиданно серьезно сказал Бутубек, – у уйгурок черный глаз! – И убежденно добавил:
– Приедем домой, надо к бабкам сходить, пусть снимут проклятье.
По пути в райотдел заехали в магазин и взвесили улов на промышленных весах. Только упакованная в восемь мешков марихуана потянула на семьдесят два килограмма.
– Мужики, а ведь это и по Союзу неслабый результат! – развеселился Игорь, предвкушая потрясающий телесюжет.
У операторов тоже радостно блестели глаза: не каждый день удается попасть с камерой в центр сенсации.
– Второй, – авторитетно подтвердил Бутубек, – мы месяц назад караван взяли, больше ста двадцати кило, министр поздравил, сказал, что это рекорд года. А за нами сорок восемь килогра쬬¬¬¬¬¬¬¬мов шло, у соседей в Казахстане.
– Ну, теперь ваш САМ доволен будет.
– А нам все равно по голове настучат, – сообщил участковый. – Сегодня еще раза два: как приедем, и когда начальник РОВД с министерством поговорит. А потом еще весь год склонять будут.
– Тебе хорошо, – грустно отозвался опер, – ты капитана получить успел, а мне теперь до пенсии в старлеях ходить.
– Ладно, не плачьте, – покровительственно завершил тему Бутубек, – поговорю с шефом, поможет.
Киряков участия в разговоре не принимал. Он сидел откинув голову на спинку сиденья и учащенно дышал.
Машина раскалилась под ярким солнышком, запах конопли стал просто нестерпимым.
– Окно откройте, – попросил кинолог, – а то собачке плохо.
– Тут человеку плохо, – озабоченно отозвался Игорь и тронул рукой лоб следователя.
– Ого, Петрович, да ты огнем горишь! Надо быстрей домой, в гостиницу.
Киряков открыл слезящиеся глаза:
– А потом специально возвращаться для допроса и очных ставок, да? Или все сроки погорят, и дело развалим. Пока не закреплюсь, никуда не поеду. Давайте в райотдел.
Картинка была что надо.
Красный, как рак, еле выговаривающий слова и время от времени теряющий нить разговора следователь допрашивал багроволицего, страдающего от ломки, косноязычного наркомана. Глаза у них были тоже одинаковые, как у родных братьев: в алых прожилках по мутному полю.
– Начальник, разреши “косячок” выкурить, не могу уже, – хрипло взмолился Николай.
– Ты что, хочешь, чтобы я с тобой на одной скамейке оказался? – голосом близнеца отозвался Петрович.
Этот диалог повторялся с периодичностью приблизительно в десять минут. Было очень похоже на то, что оба участника разговора каждый раз просто забывали о том, что тема уже обсуждалась.
Игорь, серьезно опасаясь, как бы Киряков в ходе допроса не отключился, сидел рядом с ним. Когда Петрович в третий раз выронил авторучку, Пресса взял чистый бланк, быстро переписал шапку протокола и стал вести его сам.
Заветные порошки, даже в двойной дозе, следователю не помогали. И Сава, на втором часу допроса появившийся в кабинете с подозрительно довольным лицом, позвонил в “скорую”:
– Пусть приедут, какой-нибудь укол впорют.
Еще через полчаса он, выругавшись, спросил у кого-то из местных, по виду русского:
– У вас что, “скорая помощь” пешком ходит?
– А ты встречать ее выИгорь, ничуть не расстроившись, немного погулял по окрестностям, на всякий случай купил по пути в аптеке три набора “антигриппина”, а через полчаса, вдоволь наплескавшись под душем, уже дрых без задних ног в чистой постели.– А может, на черный день оставил, детишкам на молочишко? – зло спросил местный сыщик.ходил?
– Зачем встречать? Ваш дежурный что, не знает, где мы, не может проводить?
– При чем тут дежурный? – удивился собеседник, – надо встретить, вежливость проявить, деньги дать. Зачем сами звонили? Вы бы нам сказали, мы бы все решили, как нужно.
– Ну и порядки тут у вас!
– Э, я здесь родился и то не всегда их понимаю, а ты хочешь за один день разобраться…
Смех смехом, но мужеству Кирякова можно было позавидовать.
Закончив допрос, он выпил литровый пузатый заварничек свежего чаю и, упрямо наклонив голову, скомандовал Игорю:
– Давай Арутюняна, проведем очную ставку.
– Когда Фрунзик вошел в кабинет, Николай все понял окончательно. Вспыхнувшая в глазах ненависть мгновенно выжгла из них боль и тоску:
– Ах, как ты мне сразу не понравился! И ведь какие хорошие люди за тебя поручились…
Фрунзик скромно потупил свои блудливые глазки.
“Хорошие люди” уже сидели в камерах райотдела и ждали своей очереди.
Когда Киряков закончил все следственные действия с Николаем и выписал “сотку”, в кабинет зашел опер из райотдела, участвовавший в обыске. Пристально посмотрев на съежившегося уйгура, он с нехорошей усмешкой протянул:
– Ну что, Коля-джан, пошли. Нам с тобой теперь долго общаться…
– Сейчас, сейчас, я только хочу еще следователю сказать…
– Ну, скажи, скажи! – еще раз ухмыльнувшись, опер вышел из кабинета.
– Заберите меня, заберите, я вас прошу!
– Куда забрать? – удивился Петрович.
– К себе, в Магадан! В вашу тюрьму! Вы не понимаете, что со мной здесь будет, я прошу вас!
– Я не могу этого сделать.
– Почему?
– По разным причинам, но поверь, не могу.
– А-а-х! – словно сломавшись, Николай осел на стул.
Через несколько минут его увели.
Только в восьмом часу вечера магаданская троица добралась до своих кроватей. Видя их состояние, даже энергичный Бутубек не предпринимал попыток продолжить “культурную программу”.
Но это было уже неважно.
Было сделано главное: перекрыт еще один источник отравы. СДЕЛАНО ДЕЛО.
* * *
А о памятной культурной программе природа гостеприимной республики позаботилась сама.
Через день после обыска в Кара Балта Игорь играл в карты с Савой и Киряковым в их номере на двенадцатом этаже. Толик так и не поддался заразе, бушевавшей в столице Киргизии. Его коллеги тоже уже отошли и даже вполне прилично выглядели.
Резались азартно, в “тыщу”, но не зарывались: игра шла “на уши”. До отъезда в аэропорт оставалось еще полдня, и неудачник имел шанс приехать домой в весьма неприглядном виде.
Вдруг Игоря качнуло. Красивый вид за окном плавно поехал влево-вправо.
Пресса поморщился: “Проклятый грипп, еще осложнение какое-нибудь не хватало заработать! – но подняв глаза на партнеров, он увидел, что Киряков тоже как-то странно смотрит перед собой, ухватившись за стул. – Коллективное головокружение?”.
Раздался неприятный, пробивающий до позвоночника гул, и картинка за окном снова поплыла в сторону. На столе мелодично зазвенела оставленная в стакане чайная ложка, а над головой вдруг стала раскачиваться люстра.
– Землетрясение! – выдохнул Сава.
Втроем они вылетели в коридор, к лифту, но он уже был набит битком.
В холл дружно высыпалась японская делегация (магаданцы знали их, так как приехали в один день, и раскланивались при встречах на правах старых знакомых).
Два японца немедленно кинулись к лифту. Один остановил ногой уже начавшую закрываться дверь, а второй, что-то крича, стал за руку выхватывать людей и направлять к лестнице.
Кто-то из пассажиров лифта попытался было взбрыкнуть, но его так ловко перехватил и подправил в зад коленом еще один японец, что тот по инерции проскочил два лестничных пролета.
Тут на помощь подоспела переводчица:
– Нельзя в лифт, его заклинит или оборвет!
Народ внял и кинулся вниз пешком.
А маленький изящный человечек, отнюдь не самурайской наружности, остался на площадке, подпирая ногой дверь лифта, чтобы никто не смог его вызвать на другой этаж.
Вот это был бег!
Игорь, оказавшись на улице в группе, которую, как опытные овчарки баранов, отогнали из опасной зоны все те же японцы, с удивлением заметил, что на плече у него висит чехол с видеокамерой. В руке – подаренная киргизскими телевизионщиками здоровенная бобина с записью обыска.
Как он успел заскочить в свой номер на четвертом этаже, а затем еще и обогнать остальных, оставалось загадкой.
Еще два раза качалась под ногами земля. Два раза прощально кланялись гордые буквы на фоне бездонно синего неба, на всю жизнь вписавшись в души уезжавших гостей.
* * *
А дома их снова встретил снег. И любимые женщины. И работа на Восьмое марта.
Сыск вечен.
Спросите оперов, они подтвердят.